Tuesday, September 20, 2011

Full Of Bourbon

  Унылый муж Ребекки - всего-навсего невежественный мистик, который зазубрил язык пророческих видений, но при этом убеждён, что его устами вещает Дух Божий, - другими словами, он поддался самообману или невинному самовнушению. Но представить дело таким образом значит допустить анахронизм. Как и многим людям его сословия в ту эпоху, ему недоступно понятие, которое знакомо даже самым недалёким из наших современников, даже тем, кто значительно уступает ему в уме: это безусловное сознание того, что ты - личность и эта личность до некоторой, пусть и малой степени способна воздействовать на окружающую действительность. Джон Ли не сумел бы понять положение ''Cogito ergo sum'' (''Я мыслю, следовательно, я существую'', не говоря уж о его более лаконичном варианте в духе нашего времени: "Я существую". Сегодня "я" и так знает, что оно существует, для этого ему и мыслить незачем. Разумеется, интеллигенция времён Джона Ли имела более ясно, близкое к нашему, хотя и не совсем такое же понятие о личности, но, когда мы судим об ушедших эпохах по их Поупам, Аддисонам, Стилям, мы, как правило, благополучно забываем, что художник - гений - это всегда исключение из общего правила, как бы ни хотелось нам верить в обратное.

  Он узнаёт о том, что происходит вокруг, и постигает смысл происходящего с теми же чувствами, с какими исправно штудирует Библию: что проку одобрять или порицать, бороться за или против, это же просто-напросто данность - и всегда так будет, должно так быть. Это как повествование, где не меняется ни одно слово. В этом смысле Джон ли не похож на Уордли с его сравнительно независимым, беспокойным умом, которому не чужды вопросы политики, с его убеждённость., что человеку по силам изменить мир. Правда, в своих пророчествах Ли тоже предсказывает такие перемены, но и тогда он представляется себе не более чем орудием или ездовой лошадью. Как все мистики, в реальном настоящем времени он теряется, тут он дитя; ему гораздо уютнее в прошедшем повествовательном или будущем пророческом. Он замкнут в том невообразимом времени, какого не знает грамматика: настоящем-воображаемом.

  Мы тоже требуем, чтобы прежде всего читатели с головой ушли в мир наших метафор - истины, скрытые за этими иносказаниями, становятся ясными, "доходят" только потом. 

Photobucket

  Инакомыслие - явление общечеловеческое. Но вспышки инакомыслия, происходившие в Северной Европе и Америке, - это, по-моему, наш ценнейший вклад в мировую историю. Нам кажется, что чаще всего инакомыслие возникает на религиозной почве, и это понятно: всякая новая религия начинается с проявления инакомыслия, люди отказываются исповедовать ту веру, которую навязывают им власти предержащие - навязывают самыми разными способами, от прямого насилия и тоталитарной тирании до скрытого воздействия через прессу и установления культурной геометрии. Но по существу, инакомыслие надо принимать шире: это вечный биологический или эволюционный механизм, а не отслуживающая свой век сила, пригодная лишь для нужд ушедшей эпохи, когда религиозные убеждения представляли собой грандиозную метафору; это модель, по которой пытались преобразовать многие стороны жизни, не только религию. Инакомыслие необходимо всегда, а в наше время - как никогда прежде.

  Исторически развившаяся внешняя форма, приспособленная к определённым условиям, как, например, у растений и животных, в новых условиях обречена на гибель. На мой взгляд, об этом со всякой ясность. свидетельствует история не только "Объеденённого общества", но и всего западного общества. Сегодня, вспомнив о том, что шейкеры осуждали, "искали извести" в мире и обществе, где им довелось обитать, мы, пожалуй, сочтём их порыв чудачеством и утопическим взодором, их рецепты - безнадёжно неосуществимы. Однако среди поставленных ими вопросов, заданных ими задач есть и такие, решить которые не удаётся, по-моему, и по сей день.

Photobucket

  Нам некуда деться от этого архетипического стремления, часто противоречащего всем социальным и политическим убеждениям, - стремления держаться за собственную самость, за собственную неповторимую индивидуальность. Это в каком-то смысле подобно той "благородной гнили", которую мы так ценим в некоторых винах, фруктах и сырах. Весьма часто в бескрайнем и бесцветном пространстве, населённом теми, кто в значительной степени лишён творческого дара, это может выть воспринято как стремление в нескончаемых (крысиных) гонках протолкаться поближе и отхватить себе кусок побольше оттого пирога, которого (и всякий в глубине души это прекрасно понимает) на самом-то деле вовсе и не существует: я имею в виду бессмертие.

"Гипотетические взаимосвязи между далеко отстоящими друг от друга областями пространства-времени".

  Так вот, я отдаю - или продаю - желающим (вроде того, как это делается в ещё более древней профессии) частицы себя, частицы того, что я есть, чётко осознавая, что очень многим они вовсе не доставят удовольствия: скорее всего, в связи с тем, как бестактно не совпадают они с принятыми нормами академических и журналистских знаний и умений.

  Тут и задумываешься: не тот ли это страх, что хорошо знаком учёным, так же как писателям и людям других творческих профессий, - страх оказаться обезоруженным или даже разоблачённым?  "Писатели, - утверждает Фаулз, - точно фокусники, прекрасно знают, как вводить в заблуждение", а фокуснику (или магу) менее всего хочется, чтобы его шаманские трюки, его особая магия оказались выставленными на всеобщее обозрение.

Photobucket

Friday, September 2, 2011

reduce me, seduce me

''Те, кто истолковал гибель Терлоу в этом смысле, суть малодушные невежды, более склонные видеть повсюду происки нечистого (omnt ignotum pro magnifico est-Всё неизвестное кажется грандиозным), нежели чем напрягать свою рассудительность.

''Как-то в дороге мистер Б. тщился растолковать мне учение сэра Исаака о производных и переменных величинах. Я, признаться, стал в пень и осторожно намекнул, что его объяснения пропадают всуе. В другой раз, когда мы приехали в Тонтон-Дин, он завёл речь о монахе, который много веков назад открыл способ увеличивать числа. Это уж я уразумел, премудрость невелика: для получения каждого числа надо сложить два предшествующих, вследствие чего получаем один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один и так далее, сколько вам будет угодно. Мистер Б. утверждал, будто, по глубокому его убеждению, эти числа здесь и там скрыто запечатлены в природе как некие божественные тайнообразы, с тем чтобы всё живое им подражало; соотношение между соседствующими числами есть тайна, ведомая ещё древним грекам, которые вывели совершенную пропорцию. Мне помнится, он определил это отношение как один к одному и шести десятым. И он уверял, будто бы можно найти эти числа во всём, что нас в тот миг окружало, и множество иных примеров привёл, только я всё перезабыл - кроме того, что некоторые из этих чисел усматриваются в расположении лепестков и листьев у деревьев и трав."

"Среди прочего он как бы походя спросил, разделяю ли я веру древних в благоприятные дни. Я отвечал, что никогда об этом не задумывался. "Хорошо, - сказал он, - зайдём с другого конца: решились бы вы без всяких колебаний назначить первое представление новой пьесы на тринадцатое число месяца, которое вдобавок приходится на пятницу?" Я сказал, что у меня не достало бы духу, и всё же, по мне это суеверие. "Вот, - заметил он, - и так думают едва ли не все. И вернее всего заблуждаются". Он отвел меня на шаг другой в сторону, указал на громадный камень в полусотне шагов от нас и объяснил, что если в день Рождества Предтечи, пору летнего солнцестояния, встать посреди святилища - то бишь там, где мы сейчас и находимся, - и смотреть на восход, то солнце покажется как раз над этим камнем. Это открыл один учёный автор, имени коего я не помню; он писал, будто размещение камней сопряжено с положением солнца в этот день и по нечаянности так получиться не могло. А потом мистер Бартоломью промолвил: "Вот что я вам скажу, Лейси. Древние знали тайну, за обладание которой я готов отдать всё, что имею. Им был ведом небесный меридиан их жизни, я же свой только ищу. Пусть в рассуждении прочего они пребывали во мраке, зато уж в этом их озарил великий свет. Я же хоть и живу при ярком свете, а всё-то гоняюсь за призраками".

Photobucket

"О той истине, Лейси, что Бог есть бесконечное движение. И капище это есть ничто как планетариум древних, это движение показывающий. Знакомо ли вам подлинное название этих камней? Chorum Giganteum (хоровод гигантов), Пляска Гогов и Магогов (Гог и Магог - племена упоминаемые в библейской Книге пророка Иезекииля и Откровения св. Тоанна Богослова. По сложившейся в середине века легенде их появление в Судный День приведёт к уничтожению всего человечества. Английская фольклорная традиция изображает их злобными великанами.). По верованиям селян, они пустятся в пляс не прежде Судного Дня. Однако имеющий глаза увидел бы: они и теперь уже пляшут и кружатся".

"Он говорил шутливо, точно насмехался над моим невежеством. И я, взяв тот же шутливый тон, не упустил его за это укорить. Он уверил меня, что его слова не заключают никакой насмешки, что все это чистая правда. "Мы, смертные, - сказал он, - словно бы ввергнуты в Ньюгейтскую тюрьму, пять наших чувств и отмеренный нам короткий век суть решетки и оковы. Для Всевышнего время - неразъятая целокупность, вечное "ныне", дня нас же оно распадается на прошлое, настоящее и будущее, как в пьесе". Он указал на обступившие нас камни и воскликнул: "Как не подивиться тому, что ещё до прихода римлян, до самого Рождества Христова дикари, воздвигшие эти камни, обладали познаниями, которые недоступны уму даже Ньютонов и Лейбницев нашего века?" Далее он уподобил человечество театральной публике, которой невдомёк, что перед нею актёры, что роли придуманы и написаны заранее, а что у пьесы есть сочинитель и постановщик, публика и подавно не догадывается. В этом я с ним не согласился, сказавши "Кто же не слышал об этой священной пьесе и не знает её Сочинителя?" На это он опять улыбнулся и сказал, что не отрицает существование этого Сочинителя, но лишь позволяет себе усомниться в правильности наших о Нём представлений. И прибавил: "Вернее было бы сравнить нас с героями рассказа или романа: мы почитаем себя истинно сущими и не подозреваем, что составлены их несовершенных слов и мыслей, что служим отнюдь не тем целям, каковое себе полагаем. Может статься, и Сочинителя мы себе примыслили по своему образу и подобию - то грозного, то милостивого, на манер наших государей. Хотя, по правде, мы знаем о Нём и Его помыслах не больше, чем о происходящем на Луне или в мире ином". Тут уж, мистер Аскью, и мне показалось, что его слова противны учени. господствующей Церкви, я и я заспорил. Но он вдруг точно потерял всякую охоту продолжать беседу и поманил слугу, который дожидался в стороне."

"На другой же день, следуя далее на запад, и я не преминул вернуться к этому разговору и спросил мистера Б., что ещё он может рассказать о древних и в чём состояла их тайна. На что он ответствовал: "Они знал, что ничего не знают". Но тотчас присовокупил: "Я, верно, говорю загадками?"
"Наше прошлое, наши познания, наши историки обрекают нас на ничтожество. Чем яснее мы видим минувшее, тем туманнее рисуется нам грядущее. Ибо, как я уже сказывал, мы подобны героям повествования, как бы чужой волей предпределённым к добру или ко злу, к счастью или к несчастью. Те же, кто установил и обтесал эти камни, Лейси, жили ещё до начала повествования - так, как нам сегодня и представить не можно: в одном лишь настоящем без прошлого".

"...в рассуждении безделиц мы свободны поступать, как нам заблагорассудится - подобно тому, как готовая роль, я сам выбираю, как мне играть, в какое платье нарядиться, какие совершать телодвижения и прочее; что же до более важных обстоятельств, то мне надлежит ни в чём от роли не отступать и представить судьбу героя такой, какой задумал её сочинитель."

"В этих взглядах угадывалась скрытая неприязнь, я бы сказал - зависть, какую подчас питает дюжинный актёришка к своему прославленному собрату по ремеслу. На людях-то они друг другу улыбаются и расточают похвалы, а в душе завистник ворчит: "Ишь вознёсся! Дай срок, уж я тебя, подлеца, за пояс заткну".

"Упомянутый Вами ряд чисел впервые был выведен в трактате "Liber Abaci" (книга абака), сочинении учёного итальянца Леонардо Пизанского. Ряд был составлен самим автором - однако, по его признанию, предназначался всего лишь для исчисления беспрестанного плодящихся кроликов в садке. Но Его Милости мнилось, будто эту пропорцию (остающуюся низменной, до каких бы пределов ни продолжали числовой ряд) можно обнаружить во всём строе природы, вплоть до движения планет и расположения звёзд небесных; она виделась ему даже и в строении растений и размещении их листьев, так что он обозначил сие отношение особым, взятым из греческого языка словом phyllotaxis (взаимное расположение листьев). Он также полагал, что это простейшее соотношение можно проследить в истории сего мира, как в прошлой, так и имеющей быть впереди, и кто сумеет постичь его до конца, получит способ посредством математических действий предсказать грядущие события и трактовать прошлое."

Photobucket

"Говорят, будто некогда одному пастуху явился дьявол и пожелал купить у него агнца. Но когда они сторговались и пастух предложил Сатане выбирать любого, тот указал на младшего сына пастуха, который случился поблизости. Тут пастух догадался, с кем его угораздило связаться, и от страха лишился дара речию "Что же ты молчишь? - вопрошал сэр Вельзевул. - Вон Авраам же не стал препираться из-за какого-то мальчишки (намёк на библейскую историю о жертвоприношении Авраама. Чтобы испытать веру Авраама, Бог приказал ему принести в жертву сына Исаака.). Увидав, что в негоциях по части душ покупщик много против него сметливее, наш пастух в сердцах клюкой по темени, однако удар пришёлся не по человеческой (вернее сказать, дьяволовой) голове, но по тому самому камню, отчего клюка переломилась надвое. Впрочем, пастух был утешен в этой потере тем, что спас от вечной гибели своего сына, а дьявол (недовольный сим аркадским гостеприимством) больше тут свою наглую харю не казал."