нимфолепт - человек зачарованный, тоскующий о недостижимом
Если удовлетворение желания оказывается (как и должно быть, хотя бы на время) смертью желания и если смерть эта воспринимается, как можно прочесть у Гарди, как постыдный и грязный разврат, то нимфолепсия - отказ от достижимого (из потребности "избежать консуммации") ради недосягаемого объекта желания, которым можно любоваться, но нельзя плотски обладать, - и есть психологически единственно возможное решение.
Меня окружают люди, не сделавшие - в этом смысле - собственного выбора: они позволили себе быть выбранными. Кого-то из них выбирали деньги, кого-то - символы высокого положения в обществе, кого-то - работа; и я не знаю, на кого из них грустнее смотреть - на того, кто понимает, что не сам выбрал, или на того, кто не понимает. Вот почему я почти всегда чувствую себя отделенным от большинства других людей. просто изолированным. Временами я даже рад этому.
Для меня единственно приемлемым видом отношений, как с мужчинами, так и с женщинами являются отношения на уровне "я - ты". Я охлофоб, для меня трое - уже потенциальная толпа.
Я не виню авторов таких романов - во всяком случае, не так сурово, - но виню обозревателей и журналистов, телевизионщиков, газетчиков, всех, кто имеет отношение к литературе и доступ к средствам массовой информации, в том, что они возвели развлекательность в ранг великого мерила литературной ценности.
Я чувствую, что основных социально-политических обязательств у меня три. Первое - быть атеистом. Второе - не принадлежать ни к одной из политических партий. Третье - не принадлежать к каким бы то ни было блокам, организациям, группам, кликам или школам.
Преимущество Запада не в том, что здесь легче быть свободным, но в том, что, если ты свободен, тебе не нужно притворяться, как это приходится делать за "железным занавесом".
Этого требует вовсе не мое непомерное тщеславие, не попытка прыгнуть выше собственной головы, но простой здравый смысл.
Я против всего пассивного: не хочу "быть читаемым" или "быть нарасхват".
Нельзя созидать мир, повинуясь жгучим инстинктивным порывам, - для этого нужен холодный опыт. Именно поэтому многие либо ничего не пишут до сорока лет, либо создают все самые лучшие свои произведения после этого возраста.
В каком-то смысле чем менее ты настроен это делать, чем больше тебя от этого тошнит, тем лучше - тем суровей ты к себе относишься.
Описывать реальность невозможно, можно лишь создавать метафоры, ее обозначающие. Все человеческие средства и способы описания (фотографические, математические и прочие, так же как и литературные) метафоричны. Даже самое точное научное описание предмета или движения есть лишь сплетение метафор.
Меня часто спрашивают, что я хотел сказать тем или этим... Но то, что я написал, и есть то, что я хотел сказать.
Два взрослых ворона и два птенца; хриплый со сна, вечный голос неба, смеющегося над человеком.
Цыган - воплощение древней, языческой, квазибожественной ипостаси; он явился сюда из тех времен, когда люди были охотники, а не земледельцы; он удостаивает поля своим появлением в период жатвы, оказывая земледельцам честь.
Остекленевшие круглые глаза, торчащие усы, обмякшие уши, белоснежные хвостики. Мальчик подходит поближе, глядит на убитых зверьков - их тут, пожалуй, уже больше двадцати. Сердце у него вдруг сжимается... странно сжимается, не предчувствием ли? Наступит день, когда в опустевшем поле он заплачет об этом.
Потом - снова под ясень: ритуал неизменный, как святое причастие; старая скатерть в розовую и белую клетку, хлеб, литровая миска с густыми сливками, горшочки с вареньем - малина, черная смородина; выщербленные белые кружки; два заварочных чайника, черно-коричневые, того же цвета, что и кекс, буквально набитый изюмом и коринкой. Но лучше всего - запретные топленые сливки, румяная складчатая пенка утопает в их пышной белизне. С начала времен на свете не было сливок, равных этим: голод, разбуженный жатвой, солнце, дети, окружившие скатерть и не сводящие с нее глаз, запах пота... Луг, и хлев, и шумное дыхание темно-красных девонских коров... Амброзия, смерть, сладость малинового варенья.
Он тщательно оберегает то, что ему известно: птичьи знаки, места, где рождаются редкие растения, кое-что из латыни и фольклора, потому что ему еще столь многого недостает.
Непостижимая чистота; непреходящее одиночество.
-Это миф. Старое клише.
-Но оно по-прежнему в ходу.
-Туземцам ведь надо чем-то платить.
Я мог бы стать кем угодно, но верующим христианином - никогда в жизни.
Глядя, как пятеро движутся к ним через целое поле лютиков, он спрашивает:
-Почему ты выбросила шампанское в реку?
Думаю, "Кошки" правы: человеку нужно регулярно исповедоваться. Это как менструация.
Истина же заключалась в том, что "товарищ старушка", при всей своей эксцентричности, была далеко не глупа и прекрасно знала своих юных постояльцев, знала чем они могут сгодиться для "великого дела", гораздо лучше, чем они сами это осознавали. Никто из них не стал коммунистом; но замечательнее всего то, что ни один из них не стал и консерватором.
Замечательный рассказ о том, как жители Болоньи задерживают рост своих спаниелей (они ежедневно погружают их в коньяк, а потом разбивают им носы).
''humani nihil alienum'' - "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо".
Совершенно реальная пара сорок живет и каждый год плодится у меня в саду. Безнравственные создания, но я оставляю их в покое. Не следует причинять зло своим близким.
Я слишком избалован одинокой свободой, чтобы хоть сколько-нибудь годиться для работы в коллективе - для коллективного вида искусства, для коллективного вида чего угодно, кстати говоря.
Как тот ирландец, не уверен, что понял бы, даже если бы понял.
Чувство свободы в обращении с интуитивным и лишь на половину осознанным, нечто вроде знания, где что валяется в собственном чулане.
