Лес
Изображается, как тёмное, уединённое место с ясными просветами. Лес является символом достижимого духовного просвещения. Так же может толковаться, как священное место или глубокое подсознание.
Сад
Обычно изображается, цветущим и плодородным, часто располагается в ограниченном пространстве, полон фонтанов, фруктовых деревьев и животных.
Сад – это скрытое священное место, отделённое от реального мира стенами или забором.
Сад олицетворяет способность человека упорядочивать природу и превосходство разума над бессознательными импульсами. Стена подчёркивает значение сада, является границей между естеством и культурой. В Христианстве hortus conclusus (латинское выражение, восходящее к библейской цитате «Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник» ) – это символ Девы Марии и Эдемского сада.
Monday, July 2, 2012
A pivot for your sun
Умервщление плоти универсально, ибо абсурдно и необходимо.
Какое удовольствие было бы видеть, как занудный старый хрыч навеки исчезает в оркнейских волнах.
Никто не станет ничего тщательно продумывать, если нет иной причины, кроме наличия свободного времени.
Неравенство и несправедливость - в природе вещей естественны, как слезы Вергилия, и мы изъяли свободу из реальной жизни. Свобода - порождение ума, утопия, где мы тайно укрываемся от обычного, каждодневного мира: все равно как для Торнкум, где я жил гораздо более в воображении, чем в реальности.
Для них язык - лишь средство, орудие, даже когда используем его как средство; то же можно сказать и о невероятных семантических тонкостях в интонациях представителей английского среднего класса по сравнению с бедность нюансов в речи их самых высокоинтеллектуальных американских собратьев.
Эти два диалекта представляются мне двумя реакциями на один и тот же феномен: страстное стремление к свободе. Американский миф - это миф о свободе воли в ее самом простом, первичном смысле. Ты можешь выбрать, каким быть, и заставить себя быть таким; и это абсурдно-оптимистическое утверждение настолько укоренилось в стране, что порождает все и всяческие социальные несправедливости. Неспособность достичь успеха свидетельствует о моральных, а вовсе не о генетических дефектах. Постуллат "Все люди рождаются равными" переродился здесь в утверждение, что "ни одно приличное общество не может помочь тому, кто не сумел остаться равным". Этот миф настолько пронизывает все общество, что становится символом веры наиболее социально незащищенных, тех, кому более всех не следует в него верить. Я заметил, что даже самые интеллигентные либералы, люди вроде Эйба и Милдред, несомненно сочувствующие таким вещам, как медикэр, десегрегация, экологический контроль и всякое такое, тоже заражены этим мифом и все еще тоскуют по старой доброй американской мечте о свободе, прохаживаясь насчет неравенства людей в других странах. С самого начала будущие американцы приезжали в Америку, стремясь избежать политической тирании и неравных возможностей в борьбе за жизнь, и так и не заметили, что эти две цели глубоко враждебны друг другу; что генетическое неравенство в жизни столь же несправедливо и велико, сколь и экономическое неравенство в старой Европе. Их система строилась на вере в то, что можно справится с экономическим неравенством, поскольку энергия, талант и удача распределены всем и каждому поровну; теперь они расшибают себе лбы о рифы гораздо более глубокого неравенства.
Мы гордимся своей гениальной способностью к компромиссам, которая на самом деле не что иное, как отказ сделать выбор, а это в свою очередь, по большей части - результат трусости, апатии, эгоистичной лености... но в то же время - и я с возрастом все больше убеждаюсь в этом - это функция свойственного нам воображения, национальной и индивидуальной склонности к метафоре: гипотезы о самих себе, о собственном прошлом и будущем для нас почти столь же реальны, как действительные события и судьбы.
Одинокое детство приучило меня искать прибежища в природе - как в поэме или мифе; природа была для меня катализатором чувств, единственным доступным мне тогда театром; на девять десятых она воздействовала на эмоции подростка, возвышая их и очищая, но - помимо того - обретала ауру тайны и магии в некоем антропологическом смысле.
И вполне может быть, что я привязался к Милдред и Эйбу просто потому, что они так явно опровергают эту мою теорию самим своим существованием доказывая, что могут быть отношения гораздо лучше и теплее. Эти двое помогли определить мое "англичанство" уже тем, что были напрочь лишены его сами. Как-то раз я страшно возмутил их утверждением, что в значительной степени английский антисемитизм, как и английский антиамериканизм, родился из обыкновенной зависти. Объяснение обычного зла невозможностью достичь чего-то или утратой такой возможности было для них неприемлемо. "Ах вы, сукины дети, - прорычал Эйб, - вас, бедных, лишили возможности гибнуть в газовых печах!"- но не в этом суть.
Так же как фраза "Я верю в Бога'' часто означает просто "Я верю, что нет необходимости думать", слова "Я тебя люблю" слишком часто оказываются иносказанием "Я хочу обладать тобою".
Какое удовольствие было бы видеть, как занудный старый хрыч навеки исчезает в оркнейских волнах.
Никто не станет ничего тщательно продумывать, если нет иной причины, кроме наличия свободного времени.
Неравенство и несправедливость - в природе вещей естественны, как слезы Вергилия, и мы изъяли свободу из реальной жизни. Свобода - порождение ума, утопия, где мы тайно укрываемся от обычного, каждодневного мира: все равно как для Торнкум, где я жил гораздо более в воображении, чем в реальности.
Для них язык - лишь средство, орудие, даже когда используем его как средство; то же можно сказать и о невероятных семантических тонкостях в интонациях представителей английского среднего класса по сравнению с бедность нюансов в речи их самых высокоинтеллектуальных американских собратьев.
Эти два диалекта представляются мне двумя реакциями на один и тот же феномен: страстное стремление к свободе. Американский миф - это миф о свободе воли в ее самом простом, первичном смысле. Ты можешь выбрать, каким быть, и заставить себя быть таким; и это абсурдно-оптимистическое утверждение настолько укоренилось в стране, что порождает все и всяческие социальные несправедливости. Неспособность достичь успеха свидетельствует о моральных, а вовсе не о генетических дефектах. Постуллат "Все люди рождаются равными" переродился здесь в утверждение, что "ни одно приличное общество не может помочь тому, кто не сумел остаться равным". Этот миф настолько пронизывает все общество, что становится символом веры наиболее социально незащищенных, тех, кому более всех не следует в него верить. Я заметил, что даже самые интеллигентные либералы, люди вроде Эйба и Милдред, несомненно сочувствующие таким вещам, как медикэр, десегрегация, экологический контроль и всякое такое, тоже заражены этим мифом и все еще тоскуют по старой доброй американской мечте о свободе, прохаживаясь насчет неравенства людей в других странах. С самого начала будущие американцы приезжали в Америку, стремясь избежать политической тирании и неравных возможностей в борьбе за жизнь, и так и не заметили, что эти две цели глубоко враждебны друг другу; что генетическое неравенство в жизни столь же несправедливо и велико, сколь и экономическое неравенство в старой Европе. Их система строилась на вере в то, что можно справится с экономическим неравенством, поскольку энергия, талант и удача распределены всем и каждому поровну; теперь они расшибают себе лбы о рифы гораздо более глубокого неравенства.
Мы гордимся своей гениальной способностью к компромиссам, которая на самом деле не что иное, как отказ сделать выбор, а это в свою очередь, по большей части - результат трусости, апатии, эгоистичной лености... но в то же время - и я с возрастом все больше убеждаюсь в этом - это функция свойственного нам воображения, национальной и индивидуальной склонности к метафоре: гипотезы о самих себе, о собственном прошлом и будущем для нас почти столь же реальны, как действительные события и судьбы.
Одинокое детство приучило меня искать прибежища в природе - как в поэме или мифе; природа была для меня катализатором чувств, единственным доступным мне тогда театром; на девять десятых она воздействовала на эмоции подростка, возвышая их и очищая, но - помимо того - обретала ауру тайны и магии в некоем антропологическом смысле.
И вполне может быть, что я привязался к Милдред и Эйбу просто потому, что они так явно опровергают эту мою теорию самим своим существованием доказывая, что могут быть отношения гораздо лучше и теплее. Эти двое помогли определить мое "англичанство" уже тем, что были напрочь лишены его сами. Как-то раз я страшно возмутил их утверждением, что в значительной степени английский антисемитизм, как и английский антиамериканизм, родился из обыкновенной зависти. Объяснение обычного зла невозможностью достичь чего-то или утратой такой возможности было для них неприемлемо. "Ах вы, сукины дети, - прорычал Эйб, - вас, бедных, лишили возможности гибнуть в газовых печах!"- но не в этом суть.
Так же как фраза "Я верю в Бога'' часто означает просто "Я верю, что нет необходимости думать", слова "Я тебя люблю" слишком часто оказываются иносказанием "Я хочу обладать тобою".
Subscribe to:
Posts (Atom)