Angeleno

  Его собственная дилемма, разумеется, была типичнейшей для двадцатого века - дилемма человека, этого одушевленного млекопитающего, вынужденного расплачиваться личной свободой за пренебрежение к злоупотреблению свободой общественной и оказавшегося несостоятельным должником. Он словно попал в ситуацию, когда приходится выбирать между двумя абсурдными лозунгами - "Лучше быть мертвым, чем красным" и "Свобода любой ценой лучше, чем несвобода", между вызывающим тошноту страхом и тошнотворным компромиссом. Будто чувствуешь, как раковые метастазы поражают самое сердце твоего мира, и все же предпочитаешь уступить болезни, только бы хирургическое вмешательство не уничтожило вместе м болезнью и этот главный, пожираемый ею орган - свободу.

 Попытки критиковать восхваление бездарностей, вопиющее проституирование истинных ценностей, подмену истинных достижений рекламными успехами теперь неминуемо вызывали обвинения в элитарности и претенциозности, в утрате контакта с аудиторией. Болезнь поразила все недостаточно стойкие области культуры нашего общества, неся с собой ненужные осложнения и эксцессы капиталистической погони за наживой, поразила все эти податливые конструкции: телепланету, поп-планету, кинопланету, Флит-стрит и университетскую арену; сорт четвертый воспевал третьесортное...

  Реальная функция - не развлекать, а освобождать от необходимости мыслить.

  Время. Страх смерти, боязнь, что путешествие паломника приведет в никуда; все это отчасти объясняется тривиальным пуританским заблуждением: либо жизнь целенаправленна и ведет к успешному достижению цели, либо игра не стоит свеч. Мыльный пузырь лопается, и, обернувшись назад, видишь за собой пустоту.

  Если Бог существует, Он (Она, Оно?), должно быть, высокомерно и холодно безразличен к целому ряду вещей, которые для отдельных мыслящих и чувствующих пылинок материи имеют наипервейшее значение, таких как страдание, равенство, справедливость и все остальное в том же духе.

 Всякое искусство есть суррогат индивидуального воображения каждого из тех, кто составляет его аудиторию.

  Как утверждают критики-марксисты, уход от объективного факта в сокровенное воображаемое всегда антисоциален и сугубо эгоистичен. Каждый художник обитает в пространстве, похожем на мое оксфордское жилище - комнату с бесчисленными зеркалами?

  Ирония заключается в том, что все художники, во всяком случае пока длится процесс творчества, гораздо более "божественны" (как свидетельствует опыт), чем любая первопричина, существование которой утверждается теологически или научно. Разумеется, они не свободны ни в генетическом, ни в социальном, ни в техническом плане; они скованы цепями собственного таланта, собственного прошлого и настоящего опыта; и тем не менее даже эта их ограниченная свобода значительно шире, чем у всех остальных людей, кроме, пожалуй, мистиков и сумасшедших, ибо творцам принадлежит безграничное пространство зеленого леса, который и есть пространство воображения, а западное общество не возбраняет их блужданий в этом лесу. Такова единственная реальность подобного ухода в себя, и она чаще всего никак не связана с публичной оценкой его конечного продукта.
  Но ремесленник и настоящий художник тем различаются, что один знает, на что способен, а другой - нет; вот почему одно занятие ничем не грозит, а другое чревато всяческими последствиями.

  Истинность этих догм оказывалась менее существенной, чем то, что из-за трудности их понимания, их загадочности, их эзотерического жаргона они могли легко и просто удерживать в повиновении людские толпы.

 

 Чего я не могу принять, так это уровняловку, стремление считать преступлением талант, энергию, самоотдачу, трудолюбие... Я не могу принять уровень обедневшей посредственности за норму всеобщего социального здоровья. Почему это вам должны платить столько же, сколько писателю, в десять раз менее способному, чем вы? Почему Эндрю должен лишиться справедливого вознаграждения за все улучшения, сделанные им в поместье? Вы, социалисты, кажется, никак не можете усвоить, что сведение всех и каждого к низшему уровню не просто химера, вещь генетически невозможная, не говоря уже ни о чем другом, но и нечто совершенно контрпродуктивное. Это нисколько не поможет низшим слоям общества. Абсолютная справедливость была, есть и остается мифом, ибо жизнь по сути своей несправедлива. Но несправедливость эта имеет свою цель. - Я попытался возразить, но он снова поднял руку. - Извините, пожалуйста. Оставим в стороне политику. Ни одна из форм жизни не способна существовать на основе принудительного равенства. Это биологический факт. Эволюция строится на принципе свободного развития индивида - каждого на свой манер. Вся история развития человека и природы свидетельствует об этом беспрестанно.


  Мимесис - как филасофско-эстетический термин обозначает искусство как "подражание подражанию" (Поскольку, согласно Платону, видимый мир есть подражание высшему миру идей, искусство подражающее реальности, есть лишь подражание подражанию.)