Angeleno

  Его собственная дилемма, разумеется, была типичнейшей для двадцатого века - дилемма человека, этого одушевленного млекопитающего, вынужденного расплачиваться личной свободой за пренебрежение к злоупотреблению свободой общественной и оказавшегося несостоятельным должником. Он словно попал в ситуацию, когда приходится выбирать между двумя абсурдными лозунгами - "Лучше быть мертвым, чем красным" и "Свобода любой ценой лучше, чем несвобода", между вызывающим тошноту страхом и тошнотворным компромиссом. Будто чувствуешь, как раковые метастазы поражают самое сердце твоего мира, и все же предпочитаешь уступить болезни, только бы хирургическое вмешательство не уничтожило вместе м болезнью и этот главный, пожираемый ею орган - свободу.

 Попытки критиковать восхваление бездарностей, вопиющее проституирование истинных ценностей, подмену истинных достижений рекламными успехами теперь неминуемо вызывали обвинения в элитарности и претенциозности, в утрате контакта с аудиторией. Болезнь поразила все недостаточно стойкие области культуры нашего общества, неся с собой ненужные осложнения и эксцессы капиталистической погони за наживой, поразила все эти податливые конструкции: телепланету, поп-планету, кинопланету, Флит-стрит и университетскую арену; сорт четвертый воспевал третьесортное...

  Реальная функция - не развлекать, а освобождать от необходимости мыслить.

  Время. Страх смерти, боязнь, что путешествие паломника приведет в никуда; все это отчасти объясняется тривиальным пуританским заблуждением: либо жизнь целенаправленна и ведет к успешному достижению цели, либо игра не стоит свеч. Мыльный пузырь лопается, и, обернувшись назад, видишь за собой пустоту.

  Если Бог существует, Он (Она, Оно?), должно быть, высокомерно и холодно безразличен к целому ряду вещей, которые для отдельных мыслящих и чувствующих пылинок материи имеют наипервейшее значение, таких как страдание, равенство, справедливость и все остальное в том же духе.

 Всякое искусство есть суррогат индивидуального воображения каждого из тех, кто составляет его аудиторию.

  Как утверждают критики-марксисты, уход от объективного факта в сокровенное воображаемое всегда антисоциален и сугубо эгоистичен. Каждый художник обитает в пространстве, похожем на мое оксфордское жилище - комнату с бесчисленными зеркалами?

  Ирония заключается в том, что все художники, во всяком случае пока длится процесс творчества, гораздо более "божественны" (как свидетельствует опыт), чем любая первопричина, существование которой утверждается теологически или научно. Разумеется, они не свободны ни в генетическом, ни в социальном, ни в техническом плане; они скованы цепями собственного таланта, собственного прошлого и настоящего опыта; и тем не менее даже эта их ограниченная свобода значительно шире, чем у всех остальных людей, кроме, пожалуй, мистиков и сумасшедших, ибо творцам принадлежит безграничное пространство зеленого леса, который и есть пространство воображения, а западное общество не возбраняет их блужданий в этом лесу. Такова единственная реальность подобного ухода в себя, и она чаще всего никак не связана с публичной оценкой его конечного продукта.
  Но ремесленник и настоящий художник тем различаются, что один знает, на что способен, а другой - нет; вот почему одно занятие ничем не грозит, а другое чревато всяческими последствиями.

  Истинность этих догм оказывалась менее существенной, чем то, что из-за трудности их понимания, их загадочности, их эзотерического жаргона они могли легко и просто удерживать в повиновении людские толпы.

 

 Чего я не могу принять, так это уровняловку, стремление считать преступлением талант, энергию, самоотдачу, трудолюбие... Я не могу принять уровень обедневшей посредственности за норму всеобщего социального здоровья. Почему это вам должны платить столько же, сколько писателю, в десять раз менее способному, чем вы? Почему Эндрю должен лишиться справедливого вознаграждения за все улучшения, сделанные им в поместье? Вы, социалисты, кажется, никак не можете усвоить, что сведение всех и каждого к низшему уровню не просто химера, вещь генетически невозможная, не говоря уже ни о чем другом, но и нечто совершенно контрпродуктивное. Это нисколько не поможет низшим слоям общества. Абсолютная справедливость была, есть и остается мифом, ибо жизнь по сути своей несправедлива. Но несправедливость эта имеет свою цель. - Я попытался возразить, но он снова поднял руку. - Извините, пожалуйста. Оставим в стороне политику. Ни одна из форм жизни не способна существовать на основе принудительного равенства. Это биологический факт. Эволюция строится на принципе свободного развития индивида - каждого на свой манер. Вся история развития человека и природы свидетельствует об этом беспрестанно.


  Мимесис - как филасофско-эстетический термин обозначает искусство как "подражание подражанию" (Поскольку, согласно Платону, видимый мир есть подражание высшему миру идей, искусство подражающее реальности, есть лишь подражание подражанию.)

dream a dirty dream

  Никакое искусство не станет всегда и во всем предпочитать бесчестного человека - честному, Тартюфа - искреннему, посредственность - гению, расчет - эстетическим и этическим принципам; никакое искусство не может по сути своей основываться на принципах низменного популизма, сводясь к наименьшему общему знаменателю. В один прекрасный день история задастся вопросом: как могло случиться, что так мало поистине зрелых фильмов было создано в двух странах, обладавших для этого наилучшими возможностями? Почему брак по расчету между двумя интеллектами - еврейским и англосаксонским - породил столько ничтожного блеска и столь мало сути? И отчего так непропорционально много свидетельств, что кино воистину  может быть не просто искусством, но искусством великим, явилось из стран за пределами англоговорящего мира?

  Венера - Мневра, стоязыкое чудище, вместилище надежд и амбиций; Шекспирова Верона, студенческий Эльсинор от начала времен - тех времен, что формируют личность... Не город - инцест.

  Chasum à sa mort

  Еще я чувствовал за всей ее внешней почтительностью, что ко мне как бы снисходят - так интеллектуал снисходит к крестьянину, подчеркнуто вежливо делая уступки его невежеству. Ощущение было такое, что я повсюду несу с собой запах того вульгарного внешнего мира, в котором обитал; что существовала по меньшей мере одна причина, по которой Джейн не могла более откровенно выражать свои чувства: я настолько утратил чистоту и тонкость восприятия, общаясь с второстепенными умами второсортного мира, что теперь не мог бы ее понять.

  Воздействие общества на личную судьбу человека загадочно, но, поскольку наш век нельзя упрекнуть в нежелании разгадать загадку, пожалуй, следует сказать - загадочно для меня самого. Всю свою жизнь я метался меж верой в хотя бы малую толику свободной воли и детерминизмом. И вот - единственный четкий вывод: решения, которые, как мне представлялось, были результатом моего собственного свободного выбора, вовсе не свидетельствуют о большей разумности, чем те, что продиктованы слепой судьбой.  Одним из самых страшных чудовищ семнадцатого века в бестиарии моего отца был квиетизм; а в моих глазах эта философия - когда он яростно ее обличал - выглядела привлекательной... Прежде всего представлением, что и добродетель, и порок - оба враждебны благодати. Никакой благодати я, разумеется, не обрел, но точно так же не нашел и убедительных доводов в пользу того, что следовать собственной природе хуже, чем  противиться ей. Главная проблема, опаснейшая ловушка, разумеется, в том, как узнать, что есть твоя истинная природа.

  Полагаю, викторианцы столь долго предавали театр анафеме и всячески кастрировали его потому, что понимали - драма намного ближе к неблаговидной реальности, чем роман. Она прилюдно выдает секреты, выбалтывает тайны чужакам; реплики доносятся не анонимной строкой печатной страницы, не в уединении, подобном тому, в каком совершаются естественные отправления или противоестественные сексуальные забавы, не в глубине одинокого ума, а мужчинами и женщинами, выступающими перед широкой аудиторией. Роман, печатная страница - вещи очень английские; театр (вопреки Шекспиру) - нет.

 Ну, меланхолия в искусстве часто предшествует фашизму. Руссо, а потом - Наполеон. Шатобриан, а потом - Реставрация. Двадцатые годы.

  Я давно привык к общению один на один; к отношениям, подчиненным правилам артистического, коммерческого или сексуального кодекса поведения; к чему угодно, только не к этому свободному и теплому сплетению нитей, связующих людей в единый клан.

  слава богу, что есть Европа и мелкие, без претензий предприниматели... настоящие мастера своего дела. за что и пользуются уважением.

  Бруклинский парнишка находит работу в роскошном особняке на Лонг - Айленде. Он - младший конюх. Каждое утро он седлает коня, ведет его к парадному крыльцу дома и ждет, чтобы дочь его господ спустилась по ступеням и отправилась на прогулку. Он влюбляется в девушку так сильно, что начинает грустить, перестает есть. Однажды старший конюх отзывает парнишку в сторону. И парнишка признается ему, в чем дело: девушка никогда не говорит с ним, никогда на него не взглянет, кажется, вообще не замечает, что он существует.

 -Слышь-ка, - говорит ему старший конюх, - с женщинами всегда надо как-нито исхитриться, чтоб тебя враз заметили.

 -А как?

 -Ну покрась ей коня в оранжевый цвет. Она ж не сможет не заметить. Тут ты и заговори с ней. И враз в дамки.

  В тот же вечер парнишка выкрасил коня от носа до хвоста в ярко- оранжевый цвет. На следующее утро он его седлает и ведет вокруг дома, к парадному крыльцу. Девушка сходит по ступеням, удивительно смотрит на коня, затем на парнишку, который кго держит.

 -Кто-то выкрасил моего коня в оранжевый цвет!

 -Ага. Это я. Давай потрахаемся.

350

Любовь

  Любовь может изображаться в виде Купидона, Венеры или как влюбленная пара.

  В древней Греции Любовь отожествлялась с Эротом, основным источником энергии всей вселенной или Купидоном, сыном Афродиты (Венеры).

  Любовь олицетворяет принцип желания и познания, благодаря которому мир продолжает существовать и находится в постоянном движении.

Религия и философия:
Орфизм, Платонизм, Каббала, алхимия, Неоплатонизм

Боги и символы:
Венера, Мудрость, Дева Мария, Христос, Церковь, животные, жизнь, смерть, пороки, добродетель, пять чувств, темпераменты, музыка, алхимия

  На протяжении многих веков любовь изображалась в виде огромного числа разных предметов и аллегорических мотивов, которые раскрывали как ее положительную, духовную, сущность, так и отрицательную - плотскую. Эрот - в Орфизме воплощает всеобъемляющее желание, которое дало начало вселенной. В эпоху средневековья он потерял свою космогоническую значимость и стал изображаться, как крылатый мальчик, также известный как Купидон, сын Афродиты и Ареса.
  В эзотерической литературе и живописи любовь считается главным принципом духовного возвышения, благодаря которому человек познает божество.

• Разгоняя кадуцием облака, Меркурий "раскрывает" тайны любви.
• Целомудрие посвящается в тайны любви Чувственностью и Красотой.
• Купидон изображен выстреливающим огнем страсти в сердце Целомудрия.
• Венера олицетворяет добродетель высокого искусства и духовной любви, которые способны возвысить душу до уровня Бога и сделать ее бессмертной.
• Зефир, весенний ветер, оплодотворяет деву Хлориду "дыханием страсти".
• Образ Флоры, богини весны основан на ученой поэме Овида "Фасты". Она олицетворяет союз противоположностей - целомудрия (Хлорида) и любви (Зефир).
• Три грации символизируют гармоническую и бескорыстную любовь, которая жертвует всем и не требует ничего взамен.

Пороки

  Пороки - воплощение нравственного хаоса. Изображаются в виде вызывающих отвращение людей или животных, часто в противопоставлении добродетели или в облике искушения.

  Пороки указывают на неспособность поступать в соответствии с общественными нормами и силу влияния дьявола на человеческую душу.

Религия и философия:

Платонизм, Орфизм, Герметизм, Иудаизм, Христианство, алхимия

Боги и символы:

Ночь, Эрос, Пан, Дионис, Персефона (Прозерпина), Аид (Плутон) Афродита (Венера), Ева, Сатана, Люцифер, хаос, змея, зло, Ад, тьма, дерево пороков

  Христианская нравственность насчитывает семь основных пороков (лень, жадность, чревоугодие, зависть, гнев, похоть и гордыня), называемых смертными грехами. Кроме главных пороков, существуют второстепенные или простительные грехи, такие как трусость, обман, идолопоклонство, непостоянство, неверность, несправедливость, глупость, пьянство, клевета и невежество.

  В эпоху средневековья порокам соответствовали образы животных: похоть - свинья или коза, жадность - волк, гордыня - летучая мышь или коза, жадность - волк, гордыня - летучая мышь или павлин, лицемерие - лиса,  лень - осел, трусость - заяц.

the day breaks and everything is new

  Во время войны все это, разумеется, было совершенно естественно: общество замерло в своем развитии, что и дало лейбористам возможность одержать победу на первых послевоенных выборах. Я думаю, совершенно неосознанно и вопреки тому, что Гитлер был архидемонстративен, отец не мог не одобрять его за то, что ему удалось так надолго задержать социальных прогресс.

  Речь идет о том, как англичане превращают внешнюю свободу (в отличие от свободы воображения) в игру по правилам, где допускается свобода совершать любые поступки, кроме тех, что могут нарушить раз и навсегда установленные правила. Подозреваю, что у англосаксов господствовало гораздо больше всяческих табу, чем у кельтов, которых они вытеснили из Англии. Если римляне принесли с собою цивилизацию, то германские племена принесли ритуальные коды, до сих пор живущие в нашей отвратительной способности изобретать игры по правилам, совершенствовать искусство, убивать время в соответствии с чужими установлениями. Еще в школе (да и до сих пор) у меня вызывали особое отвращение командные игры, впрочем, тогда я объяснял это тем, что они были ярким символом всей садистской системы сотворения стереотипов.

потаенная языческая человечность

  Я надолго отверг этот свой мир потому, что считал его причудливо-ненормальным. Но сейчас понимаю, что он просто крайний пример того, что происходило с обществом в целом.

  Тирания глаза - обожателя границ: из-за нее и рождается отчуждение от реальности в киноискусстве; то же свойственно и театру, но там это не столь заметно из-за различий в исполнении и режиссерской трактовке одного и того же текста. Но окончательных монтаж фильма уже не допускает выбора, оставляя лишь один угол зрения; и нет больше простора для творческого подхода, для обиняков, нет времени для собственных мыслей. В акте сотворения собственного прошлого, прошлого сценария и прошлого съемок, он разрушает прошлое, сокрытое в сознании любого из зрителей.
  Каждый образ по сути несет в себе сто-то от фашиста, затаптывая правду о прошлом, какой бы смутной и нечеткой она ни была, подминая под себя реальный опыт прошлого, словно мы, оказавшись перел руинами, должны стать не археологами, но архитекторами. Слова суть самые неточные из знаков. Только обуянный наукознанием век мог не распознать, что в этом - его величайшее достоинство, а вовсе не недостаток.

  Я не могу по-настоящему воссоздать его при помощи слов, могу лишь надеяться пробудить нечто похожее на собственный опыт через иные воспоминания и чувствования, о нем и нужно писать.

 снег, начало мира, где зима - реальность

  Нам тогда могло показаться, что она несет в себе доброе начало, как одаряет добром великое, но аморальное искусство, принося в жертву все ради собственного "я"; но мы не знали тогда, что жизнь и искусство не взаимозаменяемы.

  Тот, кто создает сам, не может любить критиков, слишком уж различаются эти два рода деятельности. Один порождает, другой - режет по живому. какой бы справедливой не была критика, она всегда вершится тем, кто не имеет (евнухом), над тем, кто имеет (создателем); тем, кто ничем не рискует, над тем, кто ставит на карту само свое существование - как экономическое благосостояние, так и бессмертие.

 Может быть, мы обладали слишком развитым самосознанием, слишком внимательно присматривались друг к другу, слишком хорошо знали, чего от нас ждут, и слишком боялись показаться претенциозными; а потом, в пятидесятые годы, нас сшибла и отбросила прочь мощная волна антиуниверситетской, рабочей драматургии, рабочего романа.

 

  Потом он заговорил о телевидении, о его эфемерности, об "отупляющем количестве дерьма", без которого он не мог обойтись в собственных программах. Это была та де травма, то же испытание медными трубами, через которое когда - то прошел и я: тирания массовой аудитории, необходимость подавить в себе интуицию, образованность, тонкость восприятия и десяток других качеств, признать ту несокрушимую истину, что большая часть человечества невежественна и жаждет - или хотя бы платит за то, чтобы людей считали идиотами. Массовая аудитория - это мудаки, как когда-то лаконично пояснил мне прославленный голливудский продюсер, а мудаки ненавидят все интеллектуальное.

  Любое искусство - от прекраснейшей поэзии до грязнейшего стриптиза - изначально определяет: отныне ты пребываешь на глазах у толпы и должен мириться с тем, что влечет за собой всякое публичное зрелище.

  Можно придаваться самобичеванию с теми, кого любишь, но не с теми, к кому испытываешь презрение.

  Думаю, именно там впервые я четко осознал бессмысленность такого понятия, как прогресс в искусстве: ничто не могло быть лучше, прекраснее того, что мы здесь увидели, до скончания времен. Заключение печальное, но в благородном непреходящем, плодоносном смысле.

  -Я швырнула в него бутылку джина - совершенно вышла из себя. Наглость такая! И нечего ухмыляться.
  -Хоть часть квартиры уцелела?
  -Это было у него дома.
  -Прекрасно. Никогда не швыряйся собственным джином.

  Несомненно, все разводы повторяют историю Адама и Евы. "Бытие" хранит гробовое молчание о том, что произошло после изгнания их из Эдема, сообщая лишь, что они произвели на свет того, кто был убит, и того, кто убил. Порожденные нами Каин и Авель обрели форму абсолютного непрощения.

  Члены нашего тела - существительные, действия - глаголы; ничто так не разрушает наслаждение, как необходимость вслух оценивать и анализировать то, что само по себе уже является совершенным, предельно выразительным языком: словно музыкой, им следует наслаждаться в тишине.

misty memory

Лес
  Изображается, как тёмное, уединённое место с ясными просветами. Лес является символом достижимого духовного просвещения. Так же может толковаться, как священное место или глубокое подсознание.
Сад
  Обычно изображается, цветущим и плодородным, часто располагается в ограниченном пространстве, полон фонтанов, фруктовых деревьев и животных.
  Сад – это скрытое священное место, отделённое от реального мира стенами или забором.
  Сад олицетворяет способность человека упорядочивать природу и превосходство разума над бессознательными импульсами. Стена подчёркивает значение сада, является границей между естеством и культурой. В Христианстве hortus conclusus (латинское выражение, восходящее к библейской цитате «Запертый сад — сестра моя, невеста, заключенный колодезь, запечатанный источник» ) – это символ Девы Марии и Эдемского сада.

A pivot for your sun

  Умервщление плоти универсально, ибо абсурдно и необходимо.

  Какое удовольствие было бы видеть, как занудный старый хрыч навеки исчезает в оркнейских волнах.

  Никто не станет ничего тщательно продумывать, если нет иной причины, кроме наличия свободного времени.

  Неравенство и несправедливость - в природе вещей естественны, как слезы Вергилия, и мы изъяли свободу из реальной жизни. Свобода - порождение ума, утопия, где мы тайно укрываемся от обычного, каждодневного мира: все равно как для Торнкум, где я жил гораздо более в воображении, чем в реальности.

  Для них язык - лишь средство, орудие, даже когда используем его как средство; то же можно сказать и о невероятных семантических тонкостях в интонациях представителей английского среднего класса по сравнению с бедность нюансов в речи их самых высокоинтеллектуальных американских собратьев.
  Эти два диалекта представляются мне двумя реакциями на один и тот же феномен: страстное стремление к свободе. Американский миф - это миф о свободе воли в ее самом простом, первичном смысле. Ты можешь выбрать, каким быть, и заставить себя быть таким; и это абсурдно-оптимистическое утверждение настолько укоренилось в стране, что порождает все и всяческие социальные несправедливости. Неспособность достичь успеха свидетельствует о моральных, а вовсе не о генетических дефектах. Постуллат "Все люди рождаются равными" переродился здесь в утверждение, что "ни одно приличное общество не может помочь тому, кто не сумел остаться равным". Этот миф настолько пронизывает все общество, что становится символом веры наиболее социально незащищенных, тех, кому более всех не следует в него верить. Я заметил, что даже самые интеллигентные либералы, люди вроде Эйба и Милдред, несомненно сочувствующие таким вещам, как медикэр, десегрегация, экологический контроль и всякое такое, тоже заражены этим мифом и все еще тоскуют по старой доброй американской мечте о свободе, прохаживаясь насчет неравенства людей в других странах. С самого начала будущие американцы приезжали в Америку, стремясь избежать политической тирании и неравных возможностей в борьбе за жизнь, и так и не заметили, что эти две цели глубоко враждебны друг другу; что генетическое неравенство в жизни столь же несправедливо и велико, сколь и экономическое неравенство в старой Европе. Их система строилась на вере в то, что можно справится с экономическим неравенством, поскольку энергия, талант и удача распределены всем и каждому поровну; теперь они расшибают себе лбы о рифы гораздо более глубокого неравенства.

  Мы гордимся своей гениальной способностью к компромиссам, которая на самом деле не что иное, как отказ сделать выбор, а это в свою очередь, по большей части - результат трусости, апатии, эгоистичной лености... но в то же время - и я с возрастом все больше убеждаюсь в этом - это функция свойственного нам воображения, национальной и индивидуальной склонности к метафоре: гипотезы о самих себе, о собственном прошлом и будущем для нас почти столь же реальны, как действительные события и судьбы.

  Одинокое детство приучило меня искать прибежища в природе - как в поэме или мифе; природа была для меня катализатором чувств, единственным доступным мне тогда театром; на девять десятых она воздействовала на эмоции подростка, возвышая их и очищая, но - помимо того - обретала ауру тайны и магии в некоем антропологическом смысле.

  И вполне может быть, что я привязался к Милдред и Эйбу просто потому, что они так явно опровергают эту мою теорию самим своим существованием доказывая, что могут быть отношения гораздо лучше и теплее. Эти двое помогли определить мое "англичанство" уже тем, что были напрочь лишены его сами. Как-то раз я страшно возмутил их утверждением, что в значительной степени английский антисемитизм, как и английский антиамериканизм, родился из обыкновенной зависти. Объяснение обычного зла невозможностью достичь чего-то или утратой такой возможности было для них неприемлемо. "Ах вы, сукины дети, - прорычал Эйб, - вас, бедных, лишили возможности гибнуть в газовых печах!"- но не в этом суть.

  Так же как фраза "Я верю в Бога'' часто означает просто "Я верю, что нет необходимости думать", слова "Я тебя люблю" слишком часто оказываются иносказанием "Я хочу обладать тобою".

Thrown into the ocean in the worst of weather

Уроборос

Символ вечного возвращения и постоянного возрождения, «Королевская Змея» или Уроборос – это образ, точнее всего определяющий представление о времени, как о круговороте: «Великий Год» для древних. Согласно традиции, космический цикл завершается каждый раз, когда звёзды возвращаются на начальную позицию. В этот момент (каждые 15 000 лет мо средневековым подсчётам; 25 800 лет по современным подсчётам), время начинает идти обратно. С приходом христианства этот принцип был вытеснен учением о линейном времени, начинающемся с сотворения мира и заканчивающемся в Судный День. Королевская Змея так же играет важную роль в алхимических / Герметических традициях, где она олицетворяет процесс облагораживания веществ.

 Змея, кусающая собственный хвост использовалась в иконографических мотивах, как отображение вечности и часто ассоциировалась с богами и символами, олицетворяющими Время. Символ стал особенно популярен во времена Итальянского Ренессанса, благодаря возрождению язычества, которое поддерживали  философы – неоплатоники: Пико де ла Мирандола и Марсилио Фичино. Правители и дворяне украшали символом свои ордена, указывая на свои интеллектуальные, политические и нравственные убеждения.

Стихии

      Так же, как времена года и виды человеческих темпераментов, четыре стихии указывают на связь между макрокосмом и микрокосмом и веру в аналогии между человеком и вселенной. Вода соответствует зиме и флегматическому темпераменту; огонь - лето и холерический темперамент; земля - осень и меланхолия;  воздух - весна и сангвинический темперамент. В досократическое представление мира Аристотель добавил пятый принцип: нематериальный и бестелесный эфир, состоящий из той же субстанции, что Бог и душа.

царственно-яркая августовская синева

 Может показаться соблазнительным усмотреть в них свидетельство линейного развития интеллекта, но мне они представляются чем-то гораздо более интересным: я вижу в них тот самый "странный спиральный ритм" мысли, снова и снова возвращающейся к тревожащей ум проблеме, мысли, всегда устремленной вперед и тем не менее размывающей или разрушающей представление о времени как о последовательности, так что фрагменты, осколки, tesserae складываются в узор калейдоскопа: встряхни - или перекомпонуй - и перед глазами возникает иной образ.

нимфолепт - человек зачарованный, тоскующий о недостижимом

 Если удовлетворение желания оказывается (как и должно быть, хотя бы на время) смертью желания и если смерть эта воспринимается, как можно прочесть у Гарди, как постыдный и грязный разврат, то нимфолепсия - отказ от достижимого (из потребности "избежать консуммации") ради недосягаемого объекта желания, которым можно любоваться, но нельзя плотски обладать, - и есть психологически единственно возможное решение.

 Меня окружают люди, не сделавшие - в этом смысле - собственного выбора: они позволили себе быть выбранными. Кого-то из них выбирали деньги, кого-то - символы высокого положения в обществе, кого-то - работа; и я не знаю, на кого из них грустнее смотреть - на того, кто понимает, что не сам выбрал, или на того, кто не понимает. Вот почему я почти всегда чувствую себя отделенным от большинства других людей. просто изолированным. Временами я даже рад этому.

 Для меня единственно приемлемым видом отношений, как с мужчинами, так и с женщинами являются отношения на уровне "я - ты". Я охлофоб, для меня трое - уже потенциальная толпа.

 Я не виню авторов таких романов - во всяком случае, не так сурово, - но виню обозревателей и журналистов, телевизионщиков, газетчиков, всех, кто имеет отношение к литературе и доступ к средствам массовой информации, в том, что они возвели развлекательность в ранг великого мерила литературной ценности.

 Я чувствую, что основных социально-политических обязательств у меня три. Первое - быть атеистом. Второе - не принадлежать ни к одной из политических партий. Третье - не принадлежать к каким бы то ни было блокам, организациям, группам, кликам или школам.

 Преимущество Запада не в том, что здесь легче быть свободным, но в том, что, если ты свободен, тебе не нужно притворяться, как это приходится делать за "железным занавесом".

 Этого требует вовсе не мое непомерное тщеславие, не попытка прыгнуть выше собственной головы, но простой здравый смысл.

Я против всего пассивного: не хочу "быть читаемым" или "быть нарасхват".

 Нельзя созидать мир, повинуясь жгучим инстинктивным порывам, - для этого нужен холодный опыт. Именно поэтому многие либо ничего не пишут до сорока лет, либо создают все самые лучшие свои произведения после этого возраста.

 В каком-то смысле чем менее ты настроен это делать, чем больше тебя от этого тошнит, тем лучше - тем суровей ты к себе относишься.

 Описывать реальность невозможно, можно лишь создавать метафоры, ее обозначающие. Все человеческие средства и способы описания (фотографические, математические и прочие, так же как и литературные) метафоричны. Даже самое точное научное описание предмета или движения есть лишь сплетение метафор.

 Меня часто спрашивают, что я хотел сказать тем или этим... Но то, что я написал, и есть то, что я хотел сказать.

 Два взрослых ворона и два птенца; хриплый со сна, вечный голос неба, смеющегося над человеком.

 Цыган - воплощение древней, языческой, квазибожественной ипостаси; он явился сюда из тех времен, когда люди были охотники, а не земледельцы; он удостаивает поля своим появлением в период жатвы, оказывая земледельцам честь.

 Остекленевшие круглые глаза, торчащие усы, обмякшие уши, белоснежные хвостики. Мальчик подходит поближе, глядит на убитых зверьков - их тут, пожалуй, уже больше двадцати. Сердце у него вдруг сжимается... странно сжимается, не предчувствием ли? Наступит день, когда в опустевшем поле он заплачет об этом.

 Потом - снова под ясень: ритуал неизменный, как святое причастие; старая скатерть в розовую и белую клетку, хлеб, литровая миска с густыми сливками, горшочки с вареньем - малина, черная смородина; выщербленные белые кружки; два заварочных чайника, черно-коричневые, того же цвета, что и кекс, буквально набитый изюмом и коринкой. Но лучше всего - запретные топленые сливки, румяная складчатая пенка утопает в их пышной белизне. С начала времен на свете не было сливок, равных этим: голод, разбуженный жатвой, солнце, дети, окружившие скатерть и не сводящие с нее глаз, запах пота... Луг, и хлев, и шумное дыхание темно-красных девонских коров... Амброзия, смерть, сладость малинового варенья.

 Он тщательно оберегает то, что ему известно: птичьи знаки, места, где рождаются редкие растения, кое-что из латыни и фольклора, потому что ему еще столь многого недостает.

Непостижимая чистота; непреходящее одиночество.

-Это миф. Старое клише.
-Но оно по-прежнему в ходу.
-Туземцам ведь надо чем-то платить.

Я мог бы стать кем угодно, но верующим христианином - никогда в жизни.

Глядя, как пятеро движутся к ним через целое поле лютиков, он спрашивает:
-Почему ты выбросила шампанское в реку?

Думаю, "Кошки" правы: человеку нужно регулярно исповедоваться. Это как менструация.

Истина же заключалась в том, что "товарищ старушка", при всей своей эксцентричности, была далеко не глупа и прекрасно знала своих юных постояльцев, знала чем они могут сгодиться для "великого дела", гораздо лучше, чем они сами это осознавали. Никто из них не стал коммунистом; но замечательнее всего то, что ни один из них не стал и консерватором.

Замечательный рассказ о том, как жители Болоньи задерживают рост своих спаниелей (они ежедневно погружают их в коньяк, а потом разбивают им носы).

''humani nihil alienum'' - "Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо".

 Совершенно реальная пара сорок живет и каждый год плодится у меня в саду. Безнравственные создания, но я оставляю их в покое. Не следует причинять зло своим близким.

 Я слишком избалован одинокой свободой, чтобы хоть сколько-нибудь годиться для работы в коллективе - для коллективного вида искусства, для коллективного вида чего угодно, кстати говоря.

Как тот ирландец, не уверен, что понял бы, даже если бы понял.

 Чувство свободы в обращении с интуитивным и лишь на половину осознанным, нечто вроде знания, где что валяется в собственном чулане.